Николай Гумилев – тайна жизни и смерти

Судьба Николая Гумилева мне особенно близка, потому что в нем совместились - лирическое начало поэта и прагматичная карьера военного человека, разведчика, так или иначе связанного с секретной деятельностью Российской спецслужбы. И хотя о Гумилеве написано немало книг и статей, большей частью о его творческом пути, практически нет никаких свидетельств его военной карьеры, особой миссии, которую он выполнял за рубежом, в частности, в Лондоне и Париже, в военном атташе особого экспедиционного корпуса Российской армии, входившего в состав объединенного командования «Антанты». И здесь, даже для человека непосвященного, хорошо понятно, что работа в военном атташе - это, прежде всего сбор информации о стратегических и тактических планах противника, впрочем, как и о планах союзников, интересы которых постоянно меняются в зависимости от политической и экономической ситуации. Особенно остро это чувствовалось в критические для России годы - 1917,1918. Именно в это трагическое время офицер Российской армии Николай Степанович Гумилев выполнял особые задания за рубежом. И хотя о деятельности разведчика, как правило, не остается никаких доказательств, тем не менее, доказательства имеются...

Хочется обратить особое внимание читателя на ряд необычных обстоятельств в биографии Николая Гумилева. В 1906 г. молодой поэт окончив в 20 лет гимназию поступает по настоянию отца и собственному желанию в Морской корпус. Однако уже через год Гумилевы резко меняют свое мнение. Николай оставляет военно-морское училище и отправляется на учебу в Парижский университет Сорбонна. Такой поступок по тем временам объяснить достаточно сложно. Сын корабельного врача, всегда мечтавший о дальних морских путешествиях, вдруг отказывается от своей мечты, оставляет военную карьеру, хотя по духу и складу своего характера, привычкам и семейной традиции Николай - человек военный, служака, в лучшем смысле этого слова, человек чести и долга. И вдруг - Сорбонна. Конечно - это престижно и почетно. Но только не для военного офицера, в семье которого всегда снисходительно относились к людям в штатском, особенно к ученой интеллигенции.

Однако в жизни бывает всякое. После долгих колебаний - между карьерой флотского офицера, весьма престижной в царской России, и ученым (кстати молодой Гумилев был весьма посредственным учеником) – в семье все же приняли решение: в 1907 г. Николай едет в Париж на учебу.

Этот частный эпизод его личной жизни не мог не заинтересовать военную разведку (уж поверьте моему опыту кадрового контрразведчика). Она просто не могла оставить без внимания сам факт выезда на учебу во Францию молодого курсанта с прекрасным знанием иностранного языка. Франция всегда представляла особый интерес для России, как союзница и как соперница на мировой арене одновременно, в зависимости от ситуации. Такую возможность российская военная разведка просто не могла упустить. Впрочем, подобную ситуацию спецслужбы активно используют во всех странах мира и на всех континентах. Для разведки и контрразведки - это азбучная истина.

В Сорбонне Николай Гумилев не проявил ни особого прилежания, ни способностей и интереса к науке. Кстати, впоследствии, по этой причине он был отчислен из столь престижного учебного заведения. Но любопытно другое: в Париже он проявил особую страсть к путешествиям, не к абстрактным походам за дальние моря, а к конкретной стране Абиссинии (Эфиопии), стране ничем не примечательной, нищей и с весьма напряженной военно-политической обстановкой. Тогда, эту частичку черного континента разрывали между собой на части Англия, Франция и Италия. Словом, для романтического путешествия время было самое неподходящее. Куда интереснее было бы отправиться в Египет с его вечными историческими памятниками. Абиссиния - страна предков нашего великого Пушкина. И еще одно серьезное обстоятельство - не многие сегодня знают, что чернокожие абиссинцы (эфиопы) были тогда большей частью людьми православными. Русские православные миссионеры, выполняя свою историческую миссию на многих континентах планеты, обратили в свою веру и абиссинцев, задолго до того, как сюда пришли завоеватели - французы и англичане, чтобы силой оружия установить на этой земле свой колониальный порядок. Россия не могла оставаться в стороне от этих враждебных по отношению к православным людям акций.

Интересно, что, предприняв свое путешествие в Африку, Николай Гумилев особое внимание уделяет именно Абиссинии. Причем его отец, Степан Гумилев, категорически возражает против этой поездки, отказывая сыну в финансовой помощи. Но Гумилев-младший все же отправляется в экспедицию, которая должна была быть кем-либо спонсирована, иначе его нищих студенческих сбережений не хватило бы даже в один конец путешествия в каюте третьего класса.

В последующие годы он вновь совершает несколько поездок автора стихов и поэм об этой далекой и загадочной стране, также могли быть свои причины. Можно предположить увлекательную, романтическую историю любви Гумилева к местной амазонке, которая покорила сердце поэта и влекла его вновь и вновь. Может быть в Эфиопии (Абиссинии) сейчас можно найти правнуков поэта, которые будут весьма похожи на Гумилева, как был похож Пушкин на своего прадеда «арапа Петра Великого». Об этом можно было бы написать роман или поэму в стихах. И все это будет правдой и неправдой одновременно, так как никто и никогда не предоставит нам подлинных доказательств давно прошедшего ...

Есть любопытный документ тех далеких времен из архивов российской военной разведки. Приведу лишь фрагмент рассекреченной со временем служебной справки:«... источник, непосредственно общавшийся с местным населением, утверждает, что многие абиссинцы по-прежнему исповедуют православную веру, тепло и дружелюбно относятся к России и русским. С другой стороны - военная агрессия Франции встречает отпор местного населения. Отдельные вожди племен высказывают просьбу - оказать им военную поддержку в борьбе с французами. Однако, следует учитывать, что местные аборигены не способны оказать какое-либо серьезное сопротивление. Поэтому, участие России в этом мероприятии чревато тяжелыми последствиями...».

Оставим эту справку без комментария. Источником мог быть и русский священник, служивший в начале XX в. в одном из приходов Абиссинии, а мог быть и молодой студент, прекрасно документ, который имеет подпись конкретного исполнителя. Это служебная «Записка об Абиссинии», написанная пять лет спустя, летом 1917 г. в Париже. Суть этого документа сводилась к анализу возможностей Абиссинии в мобилизации добровольцев из числа чернокожего населения для пополнения союзнических войск на германском фронте. Любопытный читатель, конечно же, догадался, что автором последней записки был Николай Гумилев. В это время он проходил службу в особом экспедиционном корпусе Российской армии, в расположении союзнических войск в Париже. «Записка об Абиссинии» написана на французском языке, так как предназначалась объединенному командованию «Антанты». Вот так причудливо в нашей жизни переплетаются человеческие судьбы, важные исторические события, поэзия и тайная работа спецслужб, романтические путешествия и опасные спецзадания.

Чтобы непосвященному читателю было ясно, как Николай Гумилев оказался в штаб-квартире объединенного командования «Антанты», вспомним еще несколько эпизодов его жизни.

Оставив в 1908 г. Сорбонну, он возвращается в Санкт-Петербург и полностью погружается в литературное творчество, активно общаясь в литературной среде. Сблизившись с И. Ф. Анненским и С. И. Маковецким, Гумилев участвует в издании известного в то время журнала «Аполлон», где публикует не только свои стихи, но и выступает как литературный критик. Из под его пера выходят прекрасные аналитические статьи о творчестве его современников: А. Блока, И. Бунина, В. Брюсова, Бальмонта, А. Белого, Н. Клюева, О Мондельштама, М.Цветаевой. Читая эти статьи хорошо видно, что Гумилев из огромного пласта поэзии той поры выбрал самые крупные самородки.

Николаю Гумилеву удалось не только сделать открытия, но и создать галерею выдающихся литераторов - своих современников. Более того, хочу сделать свое собственное, быть может, весьма спорное заключение о том, что некоторые из названных выше имен засияли и продолжают сиять на небосклоне поэзии во многом благодаря Гумилеву. Он, как талантливый астроном, среди тысяч звезд увидел светила огромной величины, которые не отражали, а сами излучали свет. В этом отличительная особенность литературной критики Николая Гумилева, которую хотелось бы отметить.

Одновременно поэт продолжает публиковать свои стихи. В 1910 г. выходит его третья книга «Жемчуга», состоящая из четырех разделов - «Жемчуг черный», «Жемчуг серый», «Жемчуг розовый» и «Романтические цветы». Описывая загадочный мир чистого искусства, Гумилев в этом сборнике остается верен себе. Его практически не интересуют социальные проблемы и окружающая действительность, он живет в стихах, в своем прекрасном, придуманном им, мире.

Издание журнала, конечно, вскоре прекратилось. Но это характеризует Гумилева не только как поэта, фантазера, путешественника, но и как человека, желающего заниматься делом.

Сразу же после апрельской свадьбы молодые отправились в путешествие в хорошо знакомый им Париж и возвратились в Россию только осенью, спустя полгода. И как это не покажется странным, почти сразу по возвращении в Санкт-Петербург, Гумилев совершенно неожиданно, бросив дома молодую жену, уезжает вновь в далекую Абиссинию (Эфиопию). Эта страна загадочно и странно притягивает его, порождая различные слухи и толкования.

Но Гумилев совершал нестандартные поступки не только в жизни, но и в поэзии. В 1913 г. он и его друг Сергей Городецкий опубликовали в журнале «Аполлон» ряд статей с критикой известного литературного течения символизма и провозгласили новое движение - акмеизм.

Не вдаваясь глубоко в сущность нового поэтического течения, по секрету для читателя скажу, что это обычные профессиональные литературные штучки, когда в поисках нового способа заявить о себе, выворачивают «шубу» или в данном случае поэзию наизнанку и утверждают, что это совсем новая, другая «шуба», что это совсем новая, иная поэзия. Поэтому Гумилев, как весьма энергичный человек, становится фактически лидером нового движения акмеизма. Он выступает не только против символизма, но и футуризма, наиболее известных и распространенных в те годы литературных течений. Собственно читателю глубоко безразлично, каких течений придерживается поэт, были бы стихи хорошие, которые хотелось бы читать не отрываясь.

К сожалению, всякие каноны в поэзии - это попытка загнать себя, свой божий дар и сам стих в узкий коридор теоретической наукообразности и индивидуальной вычурности. Вот образец гумилевского акмеизма:

Старый конквистадор

Углубясь в неведомые горы,
Заблудился старый конквистадор,
В дымном небе плавали кондоры,
Нависали снежные громады.
Восемь дней скитался он без пищи,
Конь издох, но под большим уступом
Он нашел уютное жилище,
Чтоб не разлучаться с милым трупом
Там он жил в тени сухих смоковниц,
Песни пел о солнечной Кастилье,
Вспоминал сраженья и любовниц,
Видел то пищали, то мантильи.
Как всегда, был дерзок и спокоен
И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла, и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.

Красиво, но не от мира сего. Впрочем, это не литературная оценка или критика, это мое личное мнение. Мне больше нравится поздний Гумилев, когда он естественен, глубок, лиричен и трагичен:

Вероятно, в жизни предыдущей
Я зарезал и отца и мать,
Если в этой - боже присносущий!
-Так жестоко осужден страдать.
Если б кликнул я мою собаку,
Посмотрел на моего коня,
Моему не повинуясь знаку,
Звери бы умчались от меня.
Если б подошел я к пене моря,
Так давно знакомой и родной,
Море почернело бы от горя,
Быстро отступая предо мной.
Каждый день мой, как мертвец, спокойный
Все дела чужие, не мои,
Лишь томленье вовсе недостойной,
Вовсе платонической любви.
Пусть приходит смертное томленье,
Мне оно не помешает ждать,
Что в моем грядущем воплощенье
Сделаюсь я воином опять.

Хорошо понимаю, что маститые уважаемые литературные критики разнесут в пух и прах мои оценки и суждения по поводу самобытного творчества большого русского поэта. Но еще раз подчеркиваю, что это не литературное исследование, а попытка открыть новые неведомые страницы в биографии Гумилева. Ведь судьбу поэта просто не понять, не испив духовной мысли из родника его творчества. Здесь просто необходимо хотя бы соприкоснуться с музыкой стиха. Но продолжим наше путешествие в прошлое...

Перед самой войной 1914 г. Гумилев совершает еще одно путешествие в Абиссинию. Об этом свидетельствуют не только новые стихи, но и путевые очерки, которые публикуются в журнале «Нива».

Уже в конце августа 1914 г. Николай Гумилев добровольцем уходит на фронт. Он попадает во взвод конной разведки, где постоянный риск и опасность, рейды в тыл врага. Об этом остались его документальные очерки. На фронте он находил время, чтобы писать «Записки кавалериста», которые печатались в 1915-1916 гг. в газете «Биржевые ведомости». Остались и поэтические свидетельства переживаний Гумилева на фронте:

Второй год

И год второй к концу склоняется,
Но так же реют знамена,
И так же буйно издевается
Над нашей мудростью война.
Вслед за ее крылатым гением,
Всегда играющим вничью,
С победной музыкой и пением
С победной музыкой и пением
Войдут войска в столицу. Чью?
И сосчитают ли потопленных
Во время трудных переправ,
Забытых на полях потоптанных
И громких в летописях слав?
Иль зори будущие, ясные
Увидят мир таким, как встарь:
Огромные гвоздики красные
И на гвоздиках спит дикарь;
Чудовищ слышны ревы лирные,
Вдруг хлещут бешено дожди,
И все затягивают жирные
Светло-зеленые хвощи.
Не все ль равно, пусть время катится,
Мы поняли тебя, земля:
Ты только хмурая привратница
У входа в божии поля 

По разному можно оценить это стихотворение. Литературные критики посчитали сколько раз, где и когда было опубликовано это стихотворение, и что оно по ряду строф совпадает с его более ранним стихотворением «Двенадцатый год". Все это может быть и так. Но для меня важна гражданская позиция Гумилева. Нет он не стихоплет, для которого вычурность стиха превыше всего, как это пытаются представить отдельные критики. Да, он аристократ в поэзии, и может красиво и вычурно писать поэмы об абиссинском мальчике «Лине». Но это только форма. Душа же и чувства Гумилева реально проступают лишь в стихах.

И здесь он предстает как поэт, философ, способный в сжатой форме охватить трагедию европейских народов, втянутых в кровавую бойню, стать невольным провидцем грядущих событий...

Н. Гумилев не только красиво писал, но и храбро воевал. В самом конце 1914 г. за смелость и мужество, проявленные в разведке, он получает Георгиевский крест 4 степени и звание ефрейтора. В 1915 г. за отличие в боях его награждают Георгиевским крестом 3 степени, и он становится унтер-офицером. К слову сказать, продвижение по службе у него идет весьма сложно: за три фронтовых года он дослужился до прапорщика, хотя был отчаянным и смелым младшим командиром. Но большое начальство никогда не любит смелых и умных подчиненных, да еще пишущих стихи. А Гумилев активно пишет и на фронте. В 1916 г. друзья помогают ему издать новую книгу «Колчан».

В мае 1917 г. судьба его делает крутой поворот, Гумилева назначают в особый экспедиционный корпус русской армии, расквартированный в Париже. Наконец-то, некто из огромной бюрократической военно-кадровой машины вспоминает, что Николай Гумилев - не только боевой офицер, но и блестяще знает французский язык, что он выполнял специальные задания за рубежом. К сожалению, о тех кто бескорыстно служит Отечеству часто забывают, вспоминая лишь тогда, когда в них возникает крайняя необходимость. Именно здесь, в военном атташе, Гумилев выполняет ряд специальных поручений, и не только для российского командования, готовит документы для мобилизационного отдела объединенного штаба союзнических войск в Париже. С одним из таких служебных документов, «Запиской об Абиссинии», мы уже познакомились ранее и пришли к истокам ее появления. В секретном по тем временам Деле № 1340 есть и другие аналитические документы, которые по стилю изложения и содержанию также могли быть подготовлены офицером Российской армии Н. Гумилевым, но, к сожалению, они не имеют конкретной подписи исполнителя, как в «Записке об Абиссинии», и проходят под грифом таинственного «4-го отдела».

Трагические события 1917 г. в России вынудили Гумилева оставить военную службу в экспедиционном корпусе в Париже. Некоторое время он живет в Лондоне, активно занимаясь литературным творчеством. В мае 1918 г. зов Родины заставляет его возвратиться в Петроград. Он приехал в совершенно иную Россию. Удивительно, но в его творческом наследии мы не найдем ни одного письменного свидетельства, ни одного стихотворения, которые отражали бы его отношение к революции, новой власти большевиков. Ни малейшего намека, ни осуждения, ни одобрения, словно он ничего не видел, ничего не слышал и ни в чем не участвовал. Он словно продолжал жить в своем придуманном им поэтическом мире акмеизма. И это совсем не похоже на активную позицию Гумилева-офицера. Может это глубокая конспирация его политических взглядов, и он не хотел оставлять даже косвенных улик своего протеста против режима большевиков? Ответа на этот вопрос нет, как и нет прямых свидетельств его отношения к происходящему.

Впрочем, все, возможно, гораздо проще. Гумилев устал от войны, устал от борьбы и ему просто хотелось по-человечески пожить. После развода с Анной Ахматовой он обретает новый счастливый семейный очаг. Гумилев ведет активную литературную жизнь: пишет стихи, издает книги, читает лекции в Институте истории искусств, в Пролеткульте, переводит баллады Роберта Саути и других зарубежных авторов. Он активно участвует в общественной жизни литераторов: в начале 1921 г. его после Блока избирают председателем Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов.

В человеческой жизни не все можно объяснить с точки зрения логики и здравого смысла. Так мне, человеку и поэту, непонятно, почему в творчестве Гумилева не нашли отражения события, свидетелем которых он был? А был он свидетелем самого крупного перелома в истории России. Пала царская монархия, разрушилась империя, судьбы миллионов людей были искалечены, пришла Советская власть и установила новый порядок. События эпохальные, исторические. Однако у Гумилева нет (или не осталось?) ни строчки с оценкой этих событий. Словно он и не наблюдал происходящее или это его совсем не интересовало. Но не таков Николай Гумилев, человек одержимый, патриот своего Отечества.

Конечно, замалчивание реально происходящих событий можно объяснить с точки зрения теории акмеизма, активным пропагандистом которой он был, особенно в начальный период своего творчества. Но это было давно. Николай Гумилев всегда как бы предчувствовал свою раннюю кончину и торопился жить и писать. Как предтеча его трагической смерти звучат строки из его стихотворения:

В пустыне

Давно вода в мехах иссякла,
Но как собака не умру:
Я в память дивного Геракла
Сперва отдам себя костру.
И пусть, пылая, жалят сучья,
Грозит чернеющий Эреб,
Какое страшное созвучье
У двух враждующих судеб!
Он был героем, я - бродягой,
Он - полубог, я - полузверь,
Но с одинаковой отвагой
Стучим мы в замкнутую дверь.
Пред смертью все, Терсит и Гектор,
Равно ничтожны и славны
Я также выпью сладкий нектар
В полях лазоревой страны.

Читая символические стихи Гумилева, как бы отдаленные от реальности и обращенные в прошлый акмеический древний мир Рима, Египта и Вавилона, невольно ловишь себя на мысли, что это особый поэтический прием использования прошлых образов, чтобы заглянуть в будущее. Может быть в этом и состоит еще одна тайна его поэзии? Но эту тайну еще предстоит раскрыть будущим поколениям. Мы же сейчас приоткроем тайну смерти Николая Гумилева.

В многотомном «Деле Таганцева», которое я полностью перелистал, лишь небольшая часть материалов (том № 177 «Соучастники») касается его судьбы. Причем, большую часть этого небольшого дела (169 листов) составляют различные запросы, справки и т. п, И лишь несколько страниц - это протоколы допросов, на которых, собственно, строится все обвинение. Арестованный 3 августа 1921 г. по обвинению в заговоре по «Делу Таганцева» Николай Гумилев уже 24 августа решением Петргубчека был приговорен к высшей мере наказания - расстрелу. В печати в разные годы было немало противоречивых публикаций о роли Гумилева в «контрреволюционном заговоре боевой организации Таганцева»: от активной роли боевого офицера Российской армии до жертвы предательского доноса. Чтобы исключить субъективные суждения, привожу подлинные документы допросов и приговора по Делу № 177, о соучастии Н. С. Гумилева в контрреволюционном заговоре. Пусть читатель сам судит и делает выводы (Стиль и орфография протоколов сохранены.).

(Фамилия по морально-этическим соображениям изменена, чтобы не бросать тень на возможно живых потомков.)

Это показание собственно и послужило основанием для ареста поэта Николая Гумилева. И уже 9 августа 1921 г. он давал показания в Петроградской губчека. И чтобы окончательно разобраться в этой трагической истории привожу полные тексты допросов Гумилева.

С момента первого допроса прошло почти десять дней, когда следователь Якобсон вновь предложил Н. Гумилеву дать показания по существу дела. За это время были допрошены многие участники так называемого «Дела Таганцева». Но Гумилев по-прежнему держится уверенно.

Протокол допроса гр. Гумилева Николая Степановича

Судя по почерку показаний Гумилева, написанных его рукой, он держался достаточно уверенно и не чувствовал ни своей вины, ни реальной опасности. Однако именно на этом допросе он делает первую роковую ошибку, признавая хотя и с оговоркой, «что могу собрать активную группу из моих товарищей...». За это откровение подследственного мертвой хваткой цепляется следователь Якобсон, ив последующем фактически добивается только одного - подтверждения этих слов о намерениях Гумилева.

Читая эти трагические справки, невольно вспоминаю август 1991 г., когда меня, с группой офицеров КГБ, допрашивали в Лефортово как пособника ГКЧП. С каким рвением и пристрастием следователь, который еще вчера сам служил в КГБ, добивался от меня того, чтобы я подписал протокол, в котором говорилось, что мы (группа офицеров КГБ) 19 августа 1991 г. выполняли специальное задание в Литве по указанию руководства КГБ.

Да, действительно, 18 августа 1991 г. группа офицеров КГБ вылетела в Вильнюс. Тогда, в 1991 г., когда продолжался горбачевский развал страны, нас как пожарных постоянно бросали в различные регионы СССР (Армению, Азербайджан, Грузию, Прибалтику и т. д.). Но никто из нас тогда, 18 августа, не знал (хотя все мы догадывались), что наутро, 19 августа, готовится «переворот», и что мы, якобы, должны были играть особую роль в Прибалтийском регионе.

Это - главный тезис признания, которого добивался в частности от меня следователь. И когда я твердо заявлял, что мы действительно не получали никакого специального задания, следователь топал ногами, уговаривал, угрожал, ссылался на то, что все члены «группы» уже признались, что уже 18 августа знали о готовившемся «перевороте». Это хорошо известный прием. Но тогда он не сработал...

К сожалению, судьба Гумилева сложилась трагически. Этого косвенного признания вины оказалось достаточным, чтобы получить высшую меру.

Дополнительные показания гр. Гумилева Николая Степановича

Хотел бы обратить внимание, что Гумилев за время всех допросов фактически не назвал ни одной конкретной фамилии/ссылаясь на абстрактных людей с улицы. Что касается фамилии Вячеславского, то Гумилев назвал ее только после очной ставки с ним, где Вячеславский первым рассказал об их встречах.

За эти откровения Гумилева уже полностью цепляется следователь Якобсон. Поэтому, на последнем фактически допросе 23 августа, он просит лишь подтвердить отношение Гумилева к происходившим событиям.

Продолжение показаний гр. Гумилева Николая Степановича

По сути дела, это было последнее показание Н. Гумилева, послужившее основанием для вынесения абсурдного приговора. Ниже приводится документ, решивший судьбу поэта.

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ПЕТРОГУБЧЕКА
от 24 августа 1921 года

Этот приговор шокирует жестокостью и правовым беспределом. В основу его положено признание подсудимого в том, что он «обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов». Даже если учесть, что это происходило в суровом 1921 г. после Кронштадского мятежа, невозможно понять конкретных людей, допрашивавших Гумилева и принимавших столь категорическое решение. Ведь помимо всего прочего, что давлеет над нами (приказ начальства, суровое революционное время), есть еще собственная человеческая совесть, ответственность перед самим собой.

Тогда, в августе 1921 г., в защиту Гумилева выступили известные люди того времени. Привожу один из документов, свидетельствующий о том, что в нашей мерзкой общественной жизни есть люди смелые, порядочные и неподкупные, способные отстаивать честь, достоинство и жизнь человека.

Но это благородное письмо смелых людей уже не могло ничего изменить, так как решение губчека было принято 24 августа 1921 г., а сохранившийся документ зарегистрирован в секретном отделе Петргубчека за вх. № 4/24 только 4 сентября 1921 г.

В.А. Ставицкий